Суперистория

История на исходе субботы

Яков Шехтер
Из книги «Голос в тишине»

РОДОСЛОВНАЯ

Сразу после свадьбы Шолом-Дов-Бер, сын Алтер Ребе, автора книги «Тания» , гостил у своего тестя в местечке Яновичи. Хасиды в Яновичах очень гордились тем, что девушка из их местечка вышла замуж за сына Ребе и, значит, со временем сама станет ребецн. К Шолом-Дов-Беру, несмотря на его юный возраст, относились с величайшим почтением. Он чувствовал себя неловко и всеми путями старался уклоняться от
знаков внимания.
В синагоге Яновичей на утреннюю молитву собирались три миньяна. Первый для старых хасидов, погруженных в духовную работу. Они молились с восходом солнца, потом час учились и лишь после этого неспешно расходились – кто по делам, а кто домой.
Второй миньян считался миньяном простых людей. На него приходили плотники, сапожники, торговцы, кожевенники – те, кто открывал свои лавки или будочки к восьми часам утра. Тут молились быстро и разбегались сразу после завершения последнего псалма.
Был еще и третий миньян, для лежебок и лентяев, для больных и сомневающихся, тех, кто просыпал время чтения «Шма Исроэль» и являлся на молитву нехотя, словно делая одолжение Всевышнему. Уважающие себя люди в этом миньяне не молились, поэтому Шолом Дов-Бер, чтобы избежать почестей, стал ходить именно сюда.
Он сразу обратил внимание на крепкого, словно посыпанного солью хасида, который сосредоточенно молился в самом дальнем углу синагоги. Седина в его бороде и волосах была не сплошной, а шла искрами, отчего и возникало ощущение, будто хасид осыпан мелкой солью. Он резко отличался от других молящихся и Шолом-Дов-Бер хотел уже расспросить о нем своего тестя, как хасид подошел к нему сам.
Хасид не понимал одно место в «Тания» и попросил сына Ребе растолковать его. Шолом-Дов-Бер с радостью принялся объяснять. Вопрос был непростым, и объяснение оказалось длинным. Через десять минут они уселись за один из столов, Шолом-Дов-Бер раскрыл «Тания» и принялся показывать хасиду места, откуда вытекало понимание разбираемого отрывка. Хасид внимательно слушал, но вдруг его голова свесилась на подбородок, глаза закрылись, и он заснул.
Спал он недолго, минуты полторы, а проснувшись, страшно сконфузился и рассыпался в извинениях.
– Ничего, ничего, – отвечал слегка смущенный Шолом-Дов-Бер. Он не понимал, как можно заснуть, изучая «Тания». Кроме того, он хорошо осознавал, что значит для хасида из далекого местечка разговор с сыном Ребе. Видимо сон неодолимо навалился на беднягу, и тот полностью утратил контроль над собой.
Выслушав до конца объяснение, хасид поблагодарил и вдруг принялся горячо говорить:
– Я вижу вам показалось странным, что я заснул во время урока. Нет, нет, не отрицайте, у вас ведь лицо переменилось, я вижу. Позвольте мне сказать несколько слов в свое оправдание. Да, в оправдание, ведь я провинился. Не перед вами, перед Всевышним. Меня этот вопрос мучит уже несколько месяцев, с кем только не беседовал, какие толкования ни получал. И вроде правильно и гладко сходится, а сердце мое не принимает и все тут! Неделю назад после разговора с одним старым хасидом я брел домой совершенно расстроенный и взмолился Всевышнему – о, если бы я мог спросить у автора «Тания», у самого Алтер Ребе, он бы точно разрешил мои сомнения.
И вот сын Ребе приезжает в наше местечко и начинает молиться в моем миньяне, и соглашается ответить на мой вопрос. Мне бы радоваться надо, танцевать от счастья – Всевышний услышал мою молитву и ответил на нее. А я позорно засыпаю.
Хасид на секунду понурился, но почти сразу поднял голову и с жаром продолжил.
– Но разве можно сравнивать то, что творится у вас в голове и то, что происходит в моей? Кто ваш отец и кто мой? Ваш отец праведник, великий человек. Когда он собирался зачать вас, то, конечно, пребывал в святости и чистоте и призвал с Небес высокую душу. С самого момента рождения вас оберегали от дурного влияния и воспитывали правильным образом, вас научили чего избегать и чему раскрывать объятия, правильно молиться, учить Тору, разбираться в природе человеческой. Праведник, сын праведника, вот вы кто есть. Для вас учеба – наслаждение, молитва – радость, а проблемы человеческие – кочки на дороге.
А кто я? О чем думал мой отец в момент зачатия? Азохенвей, о чем он думал! Можете себе представить, какую душу он сумел призвать? Чтоб врагам нашим доставались души, раздираемые такими страстями!
Рос я, словно дикий козел, ел что попало, спал как придется, дружил с кем угодно. Никто меня ничему толком не учил, ни от чего не оберегал. А чем я сейчас занимаюсь? Весной одалживаю крестьянам из соседних деревень зерна для посева. Они свой урожай съедают или пропивают, ну и приходят ко мне. А как наступает зима, и урожай собран, я объезжаю округу и собираю долги.
Вставать приходится затемно, ведь крестьяне зимой поднимаются очень рано. С собой беру пару бутылок водки, потому, что без нее никакого разговора не получается.
Приезжаю в деревню под утро и сразу выпиваю с крестьянином первую рюмку – за встречу. Вторую нужно налить его жене, иначе та обидится и начнет скандалить. С ней тоже я обязан выпить, а то крестьянин решит, будто я брезгую пить с женщиной. Я действительно брезгую, а что делать? Приходиться и с ней выпить.
Третью рюмку крестьянин наливает за успешное ведение дел. Только после этого мы идем в амбар, подчитываем долг, грузим мешки на телегу, выпиваем еще рюмку «на посошок», и я еду к следующему должнику. Больше двух за один раз объехать не получается, так много водки я не могу пить.
К половине восьмого я возвращаюсь в Яновичи, иду в микву и успеваю на третий миньян. Можете себе представить, какая у меня сосредоточенность, какие мысли крутятся в голове после такого утра. Мне даже страшно себе представить тех несчастных ангелов-уродцев, которых я произвожу на свет своей молитвой.
И вот я вижу рядом с собой молодого Ребе, с сияющим от счастья лицом, и каждое слово, выходящее из его уст, наполнено смыслом, и ангелы радуются, глядя на его сосредоточенность и глубину.
Хасид вытер покрасневшие глаза. Шолом-Дов-Бер хотел утешить его, но тот не дал ему говорить.
– Молчите, не нужно меня успокаивать. У каждой души свои испытания, я знаю, я знаю. Но с какой радостью я променял бы мои испытания на ваши.
Он чуть поклонился молодому Ребе в знак прощания, резко повернулся и быстро вышел из синагоги.
Заинтригованный разговором, Шолом-Дов-Бер стал расспрашивать тестя о хасиде.
– О, вы успели познакомиться, – уважительно протянул тот. – Этот хасид известен своей исключительной сосредоточенностью в молитве. Он так погружается в глубины смысла и скрытого значения букв, что иногда забывает обо всем на свете. Миньян давно расходится, сторож хочет запереть двери опустевшей синагоги, а он все стоит в своем углу, точно окаменевший.
Вернувшись в Лиозно, Шолом-Дов-Бер первым делом стал жаловаться отцу.
– Вы растили меня точно цветок в оранжерее! Настоящая жизнь проходит где-то в стороне, а я наслаждаюсь тишиной синагоги и счастьем Учения.
– Почему ты заговорил об этом? – поинтересовался Алтер Ребе.
И Шолом-Дов-Бер рассказал отцу о хасиде из Яновичей.
– Разве можно сравнить его духовную работу с моей! – горько посетовал он, завершая рассказ. – Где он и где я? Сколько мне нужно работать над собой, чтобы суметь выстоять в подобном испытании!
Когда хасид из Яновичей оказался на приеме у Алтер Ребе, тот встретил его у дверей кабинета.
– Я твой должник,– сказал он, ласково пожимая ему руку. – Ты сделал моего сына хасидом.