Круто

Меир Брук поделился статусом Ури Суперфина:

"Нет, это совсем не то, что ты подумал", - сурово процедил Мойше, отсекая даже намек на возможность похихикать над ситуацией. "Ты знаешь меня, и не смей думать обо мне гадости", - добавил он. Йоси сник, внутри еще плескались смешинки, рвались наружу, но он уже понял: стоит ему позволить себе даже подобие улыбки, и он смертельно обидит друга. И тогда прощай дружба. И не только дружба: за всем увиденным скрывалась какая-то Большая Тайна, и, поссорившись с Мойше, можно было сразу забыть о том, чтобы узнать когда-нибудь, чему же на
самом деле он стал свидетелем в этот жаркий летний вечер.

Ах, да, собственно, факты. Тут всё было, вроде бы, просто. На улице расположен приют для девочек-сироток. Во дворе, кроме основного здания, стоит еще несколько пристроек, и среди них - баня. Одна из стен бани выходит в соседний переулок. В стене, как оказалось, была дыра (явно не дятлом там проверченная). Мойше, Йосин друг, стоял, прильнув к дыре, и явно любовался происходящим внутри. Оттуда раздавался девичий гомон, визг, болтовня, плеск и журчание воды, а также скрежет жестяных шаек о кафельный пол. Ситуация, вроде бы, была прозрачной. Но отповедь друга, его серьезный, даже какой-то возвышенный, вид запутали Йоси, заставили не судить об увиденном с плохой стороны. Йоси был хорошим богобоязненным мальчиком, он старался изо всех сил, но ничего другого, кроме банально постыдного, ему на ум не приходило. И рад бы был судить хорошо о друге, да фантазии не хватало. И Йоси ужасно мучился, идя сбоку от Мойше по ночным улицам.

Мойше тоже был хорошим и богобоязненным мальчиком. И хорошим другом. Он почувствовал, в каком смятении пребывал товарищ, и решил больше не испытывать терпение последнего. "Слушай", - серьезно, как и пятью минутами раньше, сказал он, когда оба уселись на поленнице возле поворота к их улочке: "Я расскажу тебе, что на самом деле случилось, но ты должен обещать (он повысил голос, как хороший даршан), что никогда и никому не расскажешь!" Йоси начал аж подрагивать от нетерпения! "Обещаю!" - неожиданно для самого себя, фальцетом выкрикнул он, и проходящая мимо женщина поспешила перейти на другую сторону.

Мойше приблизил к Йоси лицо, которое, из-за позднего часа, виднелось лишь с трудом, как белое пятно на темном фоне домов. Сначала мальчик думал, что друг пытается разглядеть степень серьезности в его глазах, убедиться в истинности его обещания, но затем некая странность в лице Мойше заставила Йоси приглядеться. Он содрогнулся: правы глаз товарища исчез! на его месте была какая-то неясная заплата или кусок воска, в темноте было не разглядеть. Он протянул руку, пощупал. Так и есть, воск!

"Понимаешь", - голос Мойше перестал быть суровым, и теперь Йоси узнал обычные смущенные интонации друга: "У них (он махнул рукой в сторону приюта) каждый четверг - банный день, ну, мальчишки и приходят смотреть в эту дырку. А те и не знают, маленькая дырка. Я уж мальчишек упрашивал, а они гогочут, не хотят уходить! Поколотить обещали! Ну... я им дал пять копеек, мне дядя Берл привез тогда на Хануку, помнишь? Дал им, чтобы, значит, только я бы смотрел. А сам взял и покапал воском сверху, чтобы не видеть ничего, и стою так. Пол часа стоял, умаялся, пока они там моются!" - и Мойше всхлипнул, как бы призывая товарища посочувствовать, разделить с ним его перипетии.

...Йоси сидел, дышал, думал своим мальчишеским умом о том, что услышал, и в его душе набирал силу не знакомый ему прежде восторг. Счастье быть другом Мойше охватило его, восхищение поступком друга клокотало в его маленьком сердце, и он, разом потеряв голос, произнес сипло и истово: "Мойше! Пожалуйста! Можно, когда я вырасту, я напишу об этом?! Очень тебя прошу!"

Мойше был хорошим и богобоязненным мальчиком. И хорошим другом. И он согласился. И когда Йоси стал известным раввином - Йосефом Толочинским - он записал это воспоминание детства в своем предисловии к книге. К своей книге комментариев на Талмуд.

Ну, а я пересказал это вам. Как уж смог...